Аркадий Аверченко, Подходцев и двое других, страница 6

-Почему? -Я снимал комнату у сестры того человека, который хотел в меня стрелять… -Ну? -И я не могу теперь к ней показаться… -Вот глупости! Какое ей, в сущности, дело. Муж живет здесь, сестра его в другом месте… Вы просто ее жилец… -Да, «просто жилец»! Если она узнает от брата, что я ей изменил, она… Раздался такой взрыв смеха, что даже мрачный Клинков повеселел. -Вам смешно, а мне, ейБогу, пока некуда деваться… В его тоне было столько добродушной беспомощности, что подходцевское сердце растаяло. -Э, чего там, право. Не вешайте носа. Есть у меня две кровати и диван. Ум хорошо, два лучше, три совсем великолепно, а так как вазой оплачивается целый будущий месяц, то… не будем омрачать наших горизонтов! Вот вам. Клинков, одеяло, подсаживайтесь к столу, вы, Громов, выньте изза окна две новых бутылочки, а я, господа, поднимаю этот стакан за людей, которые не вешают носа! -За что же его вешать,- сказал Клинков, закутываясь в одеяло.- Это было бы жестоко. Мой нос, во всяком случае, этого не заслуживает. Три стакана наполнились красной влагой, и эта влага была первым цементом, который так крепко спаял трех столь не похожих друг на друга людей. Разные пути их вдруг причудливо скрестились, и эти три реки — одна тихая, меланхолическая (Громов), другая быстрая, прямая (Подходцев), а третья капризная, непостоянная (Клинков) — слились воедино и потекли отныне по одному руслу… После третьего стакана было много хохота и возни (Подходцев в лицах представлял первое появление Клинкова), а после четвертого стакана Громов довольно искусно изобразил, как точильщик точит ножи, что навело Клинкова на мысль рассказать не совсем приличный анекдот. И только ложась спать, все трое с некоторым удивлением отметили, что они как будто созданы друг для друга. Вот так они и встретились — причудливо, неожиданно и не совсем обычно, с общепринятой точки зрения. Но такова и жизнь — причудливая, полная необычайностей и неожиданностей… Глава 5. Издательское предприятие Большая пустынная комната, только по окраинам обставленная коекакой мебелью, дремлет в сумерках. На одной из кроватей еле виден силуэт крепко спящего человека. То, что он крепко спит, чувствуется по его ровному дыханию и неподвижной позе. И если бы к нему наклониться ближе, можно было бы увидеть, что во сне он улыбается. Так спать может только человек с чистой совестью. Это Подходцев. Его неразлучные товарищи по комнате в совместной жизни — Клинков и Громов — должны быть недалеко, потому что эта троица почти никогда не расстается… Действительно, не успели еще сумерки сгуститься в темный весенний вечер, как на лестнице раздались два голоса — бархатный баритон Клинкова и звенящий тенор Громова: -А я тебе говорю, что эта девушка все время смотрела на меня! -Это ничего не доказывает! В паноптикумах публика больше всего рассматривает не красавицу Клеопатру со змеей, а душительницу детей Марианну Скублинскую! Не найдя на это ответа, грузный Клинков сердито запыхтел и первым вошел в общую комнату, захлопнув дверь перед самым носом Громова. -Пусти!- прозвенел Громов, налетая плечом на дверь. -Проси прощенья,- прогудел голос Клинкова изнутри. -Ну ладно. Прости, что я тебя назвал идиотом. -Постой, да ведь ты меня не называл идиотом? -Я подумал, но это все равно. Пусти! Если не пустишь, встану завтра пораньше и зашью рукава в твоем пиджаке. -Ну, иди, черт… С тебя станется. Громов вошел, и тут же оба издали удивленное восклицание: -Чего это он тут набросал на полу? -Какието бумажки. Может быть, старые письма его возлюбленных… -Или счета от несчастного портного… -Или повестки от мирового… Клинков поднял одну скомканную бумажку, расправил ее и вскрикнул: -Господи