Аркадий Аверченко, Подходцев и двое других, страница 46

ты, пожалуйста, не танцуй,- искренно встревожился Громов.- У тебя есть дурная привычка на половине вальса бросать свою даму, засовывать большие пальцы рук в проймы жилета и начинать перед самым носом оторопевшей дамы подбрасывать ноги чуть не до потолка. -Эх ты, деревня! Во всех шикарных кабачках Парижа так танцуют. -Может быть. Но нас зовут в семейный дом. -Большая важность. А у Синягиных я разве не танцевал перед хозяйкой с большим успехом? -А чем кончилось? Отвели в уголок и отказали от дому. -Тоже и дом у них: сырой, одноэтажный, чуть не на краю города. А куда нас теперь приглашают? -К Троицыным. -Удивляюсь я,- пожал плечами Громов,- зачем все эти люди нас приглашают: придем, нашумим, съедим и выпьем все, что есть под рукой, уязвим гостей и уйдем, оставляя за спиной мерзость запустения. -Я думаю, вас приглашают ради меня,- заметил Клинков, пыхтя от важности. -Возможно,- согласился Подходцев,- как болгарина с обезьяной — пускают во двор ради обезьяны. Итак, завтра в девять отсюда, все втроем. Както выходило так, что все трое держались вместе: Громов не мог минутки пробыть без Подходцева, Клинков терся около Громова с вечной мыслью уколоть его, подцепить на чтонибудь, а Подходцев держался около Клинкова с целью удержать этого разнузданного толстяка от истерического желания пуститься в нескромный пляс. -Знаешь,- заметил Клинков, оглядывая гостей.- Мне очень нравится та блондинка в черном. Я, признаться, за ней уже приударил. -Вот тебе раз,- опечалился Подходцев.- Как раз она и мне нравится. Отступись, голубчик. -Что даешь?- хладнокровно спросил корыстолюбивый Клинков. -Рубль хочешь? -Рубль и коврик, что лежит около твоей кровати. -Хорошо. Только ты познакомь меня с ней. -Сколько угодно! Пойдем… Клинков подтащил Подходцева к пышной блондинке, даже не подозревавшей, что она только что была продана, и сказал самым светским тоном: -А я, Анна Моисеевна, хочу познакомить вас с человеком, которого вы буквально ошеломили. Замечательная личность. Имеет у женщин шумный успех, но до сих пор ни на кого не обращал внимания. Вы — первая. Понимаете? Кто он?.. Вы, вероятно, слышали — это Подходцев. Известный Подходцев. Человек, полный тайного обаяния. Будьте счастливы, детишки. И, заработав честно свой рубль, Клинков снова отошел к Громову. -Ты что повесил нос, Громушка? Может, и тебе какаянибудь девушка нравится? Могу уступить. Имеются на разные цены. -Не трещи. Послушай: видишь ты ту барышню, что сидит одиноко в углу? Громов указал на девушку лет 35, с длинным носом, маленькими, ушедшими под рыжие брови глазками и редкими волосами, взбитыми над узким лбом, как пакля, вылезшая из щели старого тюфяка. -Вижу. Это та, которая сложила костлявые руки на острых коленях? Я боюсь, как бы колено не проткнуло ее руки. А почему ты обратил на нее внимание? -Ты знаешь: мне ее так жалко, что плакать хочется. Я уже полчаса наблюдаю за ней. Сидит тридцатипятилетняя, не знавшая мужчины, некрасивая, одинокая, все ее обходят, никому она не нужна и, кроме всего, обязана делать вид, что ей весело. Для этого она изредка смотрит в потолок, оглядывает стены, а когда близорукий танцор сослепу налетит на нее, она делает вид, что ее вывели из глубокой задумчивости, но что она не прочь пошалить, потанцевать. Однако близорукий кавалер в ужасе умчался, а она снова погружается в деланную рассеянность. Какая мелкая, глупая трагедия! -А ты пойди, поплачь у нее на груди,- посоветовал Клинков.- Жестко, но добродетель всегда жестка… Не слушая его, Громов поник головой и прошептал: -Ей, видно, очень плохо живется. Как ты думаешь — целовал ее ктонибудь? -Слепой… и то едва ли. Ведь у них, говорят, очень развито осязание… -Клинков, но ведь это ужас!