Аркадий Тимофеевич Аверченко
(1881—1925)
Главная » Черным по белому » Аркадий Аверченко, Черным по белому, страница 42

Аркадий Аверченко, Черным по белому, страница 42

паромъ, отмахивался руками будто отъ какого-то невидимаго шутника, очень его насм?шившаго…

            — Такъ вотъ: прихожу я къ Сипачеву; стою въ передней. Выходитъ его жена. «Дома Гриша?» — «Н?тъ его. У?халъ».— «Ахъ, какая жалость!» — Вдругъ нечаянно дверь въ сос?днюю комнату пріоткрывается — и что-же! Вижу — вотъ какъ васъ сейчасъ — y стола стоитъ Сипачевъ. «Да, вотъ-же, говорю я жен?, вотъ, Марья Афанасьевна, Гриша». A она мн?: «Гд?, говоритъ? Вотъ этотъ? Да это не Гриша».— «А кто-же это?».— «Да это, говоритъ, его братъ прі?халъ изъ Калуги, близнецъ. Очень на него похожъ». Я такъ и ахнулъ! В?дь бываетъ-же такое сходство! Хи-хи! Гд?-то я даже читалъ разсказъ, какъ жена путала двухъ братьевъ-близнецовъ — мужа и его брата — и какія см?шныя шутки изъ этого получались. Я, помню, очень тогда см?ялся…

            — Да, да,— сказалъ я.— A мн? какъ разъ нужно сей часъ н?сколько д?ловыхъ писемъ написать.

            — Ахъ, я васъ задерживаю, — засуетился онъ. — Я, в?дь, признаться, по маленькому д?льцу зашелъ. Вы хороши съ Чукмас?евымъ?

            — Хорошъ. A что?

            — Не напишите-ли вы ему письменно обо мн?. Онъ, в?дь, им?етъ большое значеніе въ Южномъ Банк?, a я им?ю въ виду одну комбинаційку.

            Я подумалъ.

            — Н?тъ, я не могу написать ему письма. Никакъ невозможно.

            — Что вы говорите! Почему?

            — У меня рука болитъ.

            — Ну, что вы говорите! Экая досада! Что-же съ вами такое?

            — Не знаю. Прямо-таки пошевелить трудно. Ревматизмъ, что-ли.

            — Ахъ ты. Господи! Вы бы муравьинымъ спиртомъ… Очень, говорятъ помогаетъ.

            — Хорошо, хорошо.

            — Только какъ-же вы давеча говорили, что д?ловыя письма-то писать будете… Съ больной рукой неудобно.

            Я бросилъ на него испытующій взглядъ. Лицо его ничего не выражало, кром? самаго неподд?льнаго участія.

            — Письма? Да я ихъ сначала обдумаю, a потомъ… этого… барышн? продиктую. Знаете, на машинк?.

            — Ахъ, да, впрочемъ… В?рно. A скажите… Можетъ быть, вы бы мн? продиктовали для меня письмецо, a я бы…

            — Не могу. Продиктовать-то я продиктую, чудакъ вы челов?къ, a какъ-же подпишу его, если рука не д?йствуетъ. A безъ подписи оно и не годится.

            — Да, да. В?рно, в?рно. Хи-хи. Вотъ-то курьезный случай!.. Ну, я пойду. Бувайте здоровеньки, какъ говорятъ хохлы. Хи-хи.

            И онъ ушелъ.

            И теперь, сквозь ст?ны своего дома, я вижу его, этого нел?паго челов?ка, выброшеннаго жестокой жизнью изъ нашей челов?ческой компаніи, выброшеннаго, отставленнаго отъ насъ, презираемаго нами и ни какъ не хотящаго понять этого…

            Вижу его сквозь ст?ны своего дома, вижу, какъ онъ заходить къ Св?тлякову и, не заставъ его дома, плетется къ Веденяпину, потомъ къ Сипачеву, изумляется сходству одного единственнаго близнеца съ самимъ собою, и потомъ идетъ онъ къ Тарасовичу, a потомъ ко мн?…

            Я встаю съ дивана и, открывъ дверь въ переднюю, кричу слуг?:

            — Если этотъ Кирпичевъ придетъ еще одинъ разъ — меня н?тъ дома. Когда бы ни спросилъ… Пусть теперь приходить…

         

 

      СЛУЧАЙ ИЗЪ ЖИЗНИ.

           

            Н?которые критики упрекаютъ меня въ томъ, что я никогда не описываю д?йствительной жизни,