итог?, «общественное мн?ніе по поводу постигшаго нашу дорогую родину б?дствія».
Никто изъ нихъ никогда не напишетъ «Евгенія Он?гина», не построитъ Исаакіевскаго собора, но удалять ихъ за это изъ жизни нельзя — жизнь тогда бы совс?мъ оскуд?ла. Въ книг? исторіи он? вм?ст? со своими кавалерами занимаютъ очень видное м?сто; он? — та б?лая бумага, на которой такъ хорошо выд?ляются черныя буквы историческихъ строкъ.
Если бы не он? со своими кавалерами — театры бы пустовали, издатели модныхъ книгъ раззорялись бы, a телефонистки на центральной станціи ожир?ли бы отъ безд?йствія и тишины.
Барышни не даютъ спать телефонисткамъ. Въ количеств? н?сколькихъ десятковъ тысячъ, он? ежечасно настоятельно требуютъ соединить ихъ съ номеромъ такимъ-то.
Къ сожал?нію, никто не можетъ втолковать барышнямъ, что личный разговоръ лицомъ-къ-лицу — это письмо, которое можно растягивать на десятки страницъ; a разговоръ по телефону — телеграмма, которую посылаютъ въ случа? крайней необходимости, экономя каждое слово.
Пусть кто-нибудь изъ читателей попробуетъ втолковать это барышн?,— она въ тотъ же день позвонить ко мн? по телефону и спросить: правда-ли, что я на писалъ это? Какъ я вообще, поживаю? И правда-ли, что на прошлой нед?л? меня вид?ли съ одной блондинкой?
— Васъ просятъ къ телефону!
— Кто проситъ?
— Он? не говорятъ.
— Я, кажется, тысячу разъ говорилъ, чтобы обязательно узнавали, кто звонитъ?
— Я и спрашивалъ. Он? не говорятъ. См?ются. Ты, говорятъ, ничего не понимаешь.
— Ахъ ты, Господи! Алло! Кто y телефона?!
Говоритъ барышня. Отв?чаетъ:
— О, Боже, какой сердитый голосъ. Мы сегодня не въ дух??
— Да н?тъ, ничего. Это просто телефонъ хрипитъ,— говорю я съ наружной в?жливостью.— Что скажете хорошенькаго?
— Что? Кто хорошенькая? Съ какихъ это поръ вы стали говорить комплименты?
— Это не комплиментъ.
— Да, да,— знаемъ мы. Всякій мужчина, преподнося комплиментъ, говоритъ, что это не комплиментъ.
Чрезвычайно, чрезвычайно жаль, что она не видитъ моего лица. Я молчу, a она спрашиваетъ:
— Что вы говорите?
Что ей сказать? Бросаю единственную кость со своего скуднаго неприхотливаго стола:
— Вы изъ дому говорите?
— Какой вы см?шной! А то откуда же?
Что бы такое ей еще сказать?
— A я думалъ, отъ Киндякиныхъ.
— Отъ Киндякиныхъ? Гм! Вы только, кажется, и думаете, что о Киндякиныхъ. Вамъ, в?роятно, нравится madame Киндякина? Я что-то о васъ слышала!.. Ага…
Это она называетъ «интриговать».
Потомъ будетъ говорить какому-нибудь изъ своихъ кавалеровъ:
— Я его вчера ужасно заинтриговала.
Понурившись, я стою съ телефонной трубкой y уха, гляжу на ворону, примостившуюся y края водосточной трубы, и впервые жал?ю, оскорбляя т?мъ память своего покойнаго отца: «зач?мъ я не созданъ вороной?»
Надъ ухомъ голосъ:
— Что вы тамъ — заснули?
— Н?тъ, не заснулъ.
Какой ужасъ, когда что-нибудь нужно сказать, a сказать нечего. И ч?мъ больше уб?ждаешься въ этомъ, т?мъ бол?е туп?ешь…
— Алло! Ну, что-жъ вы