И пол?зъ подъ кровать я, какъ нас?комое,
Абсолютно провелъ тамъ два часа.
Входить хозяинъ, a въ рук? у него дву… ствол…
Туберкуленко повелъ бровями и погрозилъ украдкой Магарычеву пальцемъ: тотъ см?шливо дернулъ уголкомъ рта и сд?лалъ серьезное лицо.
— Не буду больше читать, — сказалъ Панасюкъ, вставая съ побл?дн?вшимъ лицомъ и прыгающей нижней челюстью. — Что же это такое? Изд?вательство это надъ челов?комъ?! Инквизиція?!
Вс? были искренно возмущены Туберкуленкой и Магарычевымъ.
— Свиньи! Не хотите слушать — уходите!
— Господа, — верт?лся сконфуженный Туберкуленко. — Да в?дь я же ничего и не сказалъ. Только когда онъ дошелъ до хозяина съ двустволкой…
— Ну?!
— Я и вспомнилъ, что онъ уже два раза доходилъ до этого м?ста. И дальше ни на шагъ?!
— Ну?!
— Такъ вотъ я и испугался, чтобы и въ третій разъ кто нибудь не перебилъ его на «хозяин? съ двустволкой».
VII.
Почти полчаса пришлось умолять Панасюка снова начать свою захватывающую пов?сть о томъ, какъ онъ женился. Клялись вс?, били себя въ грудь, гарантировали Панасюку полное спокойствіе и тщательное наблюденіе за неспокойнымъ элементомъ.
И снова загуд?лъ глухой измученный голосъ Панасюка:
Какъ я женился.
Я, не будучи поэтомъ,
Разскажу, что прошлымъ л?томъ…
Вс? слушатели скроили зв?рскія лица и свир?по поглядывали другъ на друга, показывая вс?мъ своимъ видомъ, что готовы задушить всякаго, который осм?лился бы хоть вздохомъ пом?шать Панасюку.
По м?р? приближенія къ знаменитому м?сту съ зал?заніемъ подъ кровать, лица вс?хъ д?лались напряженн?е и напряженн?е, глаза сверлили другъ друга съ самымъ тревожнымъ видомъ, н?которыхъ охватила даже страшная нервная дрожь… А когда бл?дный Панасюкъ бросилъ въ толпу свистящимъ тономъ свое потрясающее:
» Входить хозяинъ, a въ рук? у него двустволка»… — грянулъ такой взрывъ неожиданнаго хохота, что дымный воздухъ заколебался, какъ студень, a одна электрическая лампочка мигнула, смертельно испуганная, и погасла. Панасюкъ вскочилъ и рванулся къ дверямъ…
Десятки рукъ протянулись къ нему; удержали; вернули; стояли вс? на кол?няхъ и униженно ползая во прах?, молили Панасюка начать свою поэму еще одинъ разъ: «самый посл?дній разокъ; больше не будемъ даже и просить»…
— Господа! — кричалъ Передрягинъ. — Д?ти мы, что ли, или идіоты какіе нибудь? Неужели мы на десять минутъ не можемъ быть серьезными? В?дь это даже см?шно. Какъ дикари какіе-то!! Вс? мы смертельно хотимъ дослушать эту удивительную исторію — и что же? Дальше 12-й строки не можемъ двинуться.
— Если бы ему перевалить только черезъ хозяина съ двустволкой, — соболезнующе сказалъ кто-то, — дальше бы уже пошло какъ по маслу.
VIII.
Долго уговаривали Панасюка; долго ломался Панасюкъ. Наконецъ, началъ съ торжественной клятвой, что «это въ самый, самый посл?дній разъ»: