и я даже смотрю на это д?ло такъ: всякій им?етъ право умертвить другого челов?ка, если, конечно, душа его молчитъ и ему не страшно принять кровавый гр?хъ на эту душу…
— Кто кого умерщвляетъ? Что вы такое говорите?
— Слово «умерщвляетъ» я употребилъ въ фигуральномъ смысл?, но это почти такъ…
Онъ д?лаетъ долгую паузу. Эта пауза леденитъ сердце Екатерины Николаевны. Ей кажется, что Мушуаровъ въ этотъ моментъ подперъ голову рукой и погрузился въ мрачныя мысли.
Однако, пауза д?лового Мушуарова не пропадаетъ даромъ: онъ усп?ваетъ взглянуть на часы, поправить отстегнувшійся брелокъ и бросаетъ въ корзину для бумагъ какой-то скомканный конвертъ, неряшливо б?л?вшій на ковр?.
— Да… Итакъ — прощайте, Екатерина Николаевна… Довольно. Я р?шилъ вамъ сказать объ этомъ потому, что думаю — вамъ такъ будетъ легче.
— О чемъ сказать? Я васъ не понимаю.
— Не понимаете? — криво усм?хается въ трубку Мушуаровъ. — Вы меня всю жизнь не понимали… А сейчасъ у меня къ вамъ одна просьба: ради Бога, не ходите ко мн? на панихиды, не провожайте меня на кладбище — терп?ть не могу всей этой пошлятины.
— Мушуаровъ!!! — тонкой струной бол?зненно звенитъ голосъ невидимой Екатерины Николаевны. — Съ ума вы сошли? Что вы такое говорите!!
— Екатерина Николаевна, — горько см?ется Мушуаровъ, — телефонъ многіе ругаютъ, но вотъ вамъ одно изъ его преимуществъ: вы со мной говорите, слышите сейчасъ мой голосъ, но удержать меня отъ того, что я задумалъ, изм?нить мое р?шеніе — вы не можете! Когда вы пов?сите трубку, то черезъ пять минутъ…
Голосъ его срывается отъ волненія; онъ вынимаетъ изъ жилетнаго кармана часы, хлопаетъ крышкой раза два у самой телефонной трубки и, закусивъ губы, говоритъ со стономъ:
— Слышите вы это щелканье курка? Мой маузеръ чуетъ кровь и щелкаетъ зубами, какъ голодный волкъ передъ кровавымъ пиромъ!..
— Мушуаровъ, милый… Ради Бога, одну минутку, — доносится издалека торопливый, испуганный голосъ. — Подождите, не в?шайте трубку… Дайте мн? честное слово, что вы не пов?сите трубку, пока меня не выслушаете…
— Хорошо, — соглашается Мушуаровъ. — Ради того чувства, которое теперь уноситъ меня въ нев?домый міръ, я выслушаю васъ.
— Мушуаровъ, голубчикъ! Подумайте только, — что вы хотите сд?лать?.. Жизнь такъ прекрасна…
— Безъ васъ? Ха-ха-ха! Вы меня см?шите, Екатерина Николаевна. Н?тъ, ужъ — что тамъ и говорить…
— Мушуаровъ! Еще одну минутку… Вы ради меня не должны д?лать это съ собою! Подумайте, какой вы готовите мн? ужасъ, какая предстоитъ мн? страшная жизнь… Жить съ сознаніемъ, что на твоей сов?сти смерть челов?ка… Пожал?йте меня, Мушуаровъ!
— О Екатерина Николаевна! Къ чему такія громкія слова? Черезъ дв?-три нед?ли ваши терзанія утихнутъ, a черезъ годъ-два вы и думать позабудете, что гд?-то, когда-то жилъ такой с?рый, незам?тный челов?чекъ Мушуаровъ, который умеръ потому, что любилъ. Что я вамъ такое? Кустикъ при дорог?, мимо котораго проходитъ путникъ по своимъ д?ламъ; смялъ путникъ своей ногой этотъ кустикъ и даже не зам?тилъ своего поступка…
— Мушуаровъ! Вы не сд?лаете этого.