Робинзоны

   Когда корабль тонул, спаслись только двое:

   Павел Нарымский — интеллигент.

   Пров Иванов Акациев — бывший шпик.

   Раздевшись догола, оба спрыгнули с тонувшего корабля и быстро заработали руками по направлению к далекому берегу.

   Пров доплыл первым. Он вылез на скалистый берег, стал вскарабкиваться по мокрым камням, строго спросил его:

   — Ваш паспорт!

   Голый Нарымский развел мокрыми руками:

   — Нету паспорта. Потонул.

   Акациев нахмурился.

   — В таком случае я буду принужден…

   Нарымский ехидно улыбнулся.

   — Ага… Некуда!..

   Пров зачесал затылок, застонал от тоски и бессилия и потом, молча, голый и грустный, побрел в глубь острова.

  

   Понемногу Нарымский стал устраиваться. Собрал на берегу выброшенные бурей обломки и некоторые вещи с корабля, и стал устраивать из обломков дом.

   Пров сумрачно следил за ним, прячась за соседним утесом и потирая голые худые руки.

   Увидев, что Нарымский уже возводит деревянные стены, Акациев, крадучись, приблизился к нему и громко закричал:

   — Ага! Попался! Вы это что делаете?

   Нарымский улыбнулся.

   — Предвариловку строю.

   — Нет, нет… Это вы дом строите! Хорошо-с!.. А вы строительный устав знаете?

   Ничего я не знаю.

   — А разрешение строительной комиссии у вас имеется?

   — Отстанете вы от меня?..

   — Нет-с, не отстану. Я вам запрещаю возводить эту постройку без разрешения.

   Нарымский, уже не обращая на Прова внимания, усмехнулся и стал прилаживать дверь.

   Акациев тяжко вздохнул, постоял и потом тихо поплелся в глубь острова.

   Выстроив дом, Нарымский стал устраиваться в нем как можно удобнее. На берегу он нашел ящик с книгами, ружье и бочонок солонины.

   Однажды, когда Нарымскому надоела вечная солонина, он взял ружье и углубился в девственный лес с целью настрелять дичи.

   Все время сзади себя он чувствовал молчаливую, бесшумно перебегавшую от дерева к дереву фигуру, прячущуюся за толстыми стволами, но не обращал на это никакого внимания. Увидев пробегавшую козу, приложился и выстрелил.

   Из-за дерева выскочил Пров, схватил Нарымского за руку и закричал:

   — Ага! Попался… Вы имеете разрешение на право ношения оружия?

   Обдирая убитую им козу, Нарымский досадливо пожал плечами.

   — Чего вы пристаете? Занимались бы лучше своими делами.

   — Да я и занимаюсь своими делами, — обиженно возразил Акациев. — Потрудитесь сдать мне оружие под расписку на хранение, впредь до разбора дела.

   — Так я вам отдал! Ружье-то я нашел, а не вы!

   — За находку вы имеете право лишь на одну треть… — начал было Пров, но, почувствовав всю нелепость этих слов, оборвал и сердито закончил:

   — Вы еще не имеете право охотиться!

   — Почему это?

   — Еще Петрова дня не было! Закону не знаете, что ли?

   — А у вас календарь есть? — ехидно спросил Нарымский.

   Пров подумал, переступив с ноги на ногу, и сурово сказал:

   — В таком случае я арестую вас за нарушение выстрелами тишины и спокойствия.

   — Арестуйте! Вам придется дать мне помещение, кормить, ухаживать за мной и водить на прогулки!

   Акациев заморгал глазами, передернул плечами и скрылся между деревьями.

  

   Возвращался Нарымский другой дорогой.

   Переходя по сваленному бурей стволу дерева маленькую речку, он увидел на другом берегу столбик с какой-то надписью.

   Приблизившись, прочел:

   — Езда по мосту шагом.

   Пожав плечами, наклонился, чтобы утолить чистой, прозрачной водой жажду, и на прибрежном камне прочел надпись:

   — Не пейте сырой воды! За нарушение сего постановления виновные подвергаются…

   Заснув после сытного ужина на своей теплой постели из сухих листьев, Нарымский среди ночи услышал вдруг какой-то стук и, отворив дверь, увидел перед собой мрачного и решительного Прова Акациева.

   — Что вам угодно?

   — Потрудитесь впустить меня для производства обыска. На основании агентурных сведений…

   — А предписание вы имеете? — лукаво спросил Нарымский.

   Акациев тяжело застонал, схватился за голову и с криком тоски и печали бросился вон из комнаты.

   Часа через два, перед рассветом, стучался в окно и кричал:

   — Имейте в виду, что я видел у вас книги. Если они предосудительного содержания и вы не заявили о хранении их начальству — виновные подвергаются…

   Нарымский сладко спал.

  

   Однажды, купаясь в теплом, дремавшем от зноя море, Нарымский отплыл так далеко, что ослабел и стал тонуть.

   Чувствуя в ногах предательские судороги, он собрал последние силы и инстинктивно закричал. В ту же минуту он увидел, как, вечно торчавшая за утесом и следившая за Нарымским, фигура поспешно выскочила и, бросившись в море, быстро поплыла к утопающему.

   Нарымский очнулся на песчаном берегу. Голова его лежала на коленях Прова Акациева, который заботливой рукой растирал грудь и руки утопленника.

   — Вы живы? — с тревогой спросил Пров, наклоняясь к нему.

   — Жив. — Теплое чувство благодарности и жалости шевельнулось в душе Нарымского. — Скажите… Вот вы рисковали из-за меня жизнью… Спасли меня… Вероятно, я все-таки дорог вам, а?

   Пров Акациев вздохнул, обвел ввалившимися глазами беспредельный морской горизонт, охваченный пламенем красного заката, — и просто, без рисовки, ответил:

   — Конечно, дороги. По возвращении в Россию вам придется заплатить около ста десяти тысяч штрафов или сидеть около полутораста лет.

   И, помолчав, добавил искренним тоном:

   — Дай вам бог здоровья, долголетия и богатства.