Человек с испорченными часами

Человек с испорченными часами

   Усевшись поудобней в кресло, он посмотрел меня и, удовлетворенный, сказал:

   — Вот вы какой.

   — Да, — скромно улыбнулся я.

   — Давно пишете?

   — Четыре года.

   — Ого! А я тоже думаю: дай-ка что-нибудь напишу!

   — Написали? — полюбопытствовал я.

   — Написал. Принес. Хочу у вас напечатать.

   — Раньше писали?

   — Нет. Другим была голова занята. А нынче с делами управился, жену в имение отослал, — ну, знаете ли, скучно. Э, думаю, попробую-ка что-нибудь написать! Вот написал и притащил. Хе-хе! Почитайте новоявленного Байрона.

   — Хорошо-с. Одну минуту… кончу корректуру, и тогда к вашим услугам.

   Это был длинноносый немолодой человек, в черном сюртуке и с бриллиантом на худом узловатом пальце.

   Он осмотрел свои ноги и, улыбнувшись, сказал:

   — А приятно, когда везет.

   — Кому?

   — Да вот, например, вам. Пишете, зарабатываете деньги, вас читают.

   — Трудно писать, — рассеянно сказал я.

   — Ну, как вам сказать. Я, например, сел, и у меня как-то это сразу вышло.

   Я отодвинул неоконченную корректуру и сказал:

   — Где ваша рукопись?

   — Вот она. Условия: пятнадцать копеек строка, А следующие вещи — по соглашению. За дебют можно подешевле.

   — Ладно. Ответ через две недели.

   Я бросил косой взгляд на начало лежавшей передо мной рукописи и сказал:

   — Кстати, нельзя писать: «Солнце сияло на закате небосклона».

   — Ну, ничего, — добродушно усмехнулся он. — Исправите. Это первые шаги. Ну, я пойду. Не буду отнимать у себя и у вас драгоценное время.

   Он вынул часы, взглянул на них и сказал с досадой:

   — Вот анафемические! Опять стали.

   — Испортились? — спросил я.

   — Да, давал чинить — ничего не выходит.

   — Да уж эти часовые мастера! Позвольте, я посмотрю их. Может быть, что-нибудь можно с ними сделать.

   Он удивленно посмотрел на меня.

   А вы и часы можете починить?

   — Отчего же… Пустяки.

   Я взял протянутые им часы, открыл заднюю крышку и стал внимательно разглядывать комбинацию колесиков и пружин.

   — Ну-с… попробуем.

   Я взял перочинный ножик и ковырнул механизм. Два колесика отскочили и упали на письменный стол.

   — Ага! — удовлетворенно сказал я. — Ишь ты, подлые!

   Нащупав пальцем тонкую, как паутина, спираль, я подцепил ее ногтем и, размотав, вытащил. Заодно вынул и два каких-то молоточка, соединенных дужкой.

   — Ну, что? — спросил писатель, с недоумением следя за моей работой.

   — Да, что ж! — пожал я плечами, выковыривая из футляра последние остатки механизма. — Часы как часы. Тут столько всякого напутано, что сам черт не поймет!

   Он вскочил, бросил растерянный взгляд на выпотрошенные часы и вскричал:

   — Да, вы-то сами… понимаете ли что-либо в часах?

   — Как вам сказать… Скорей не понимаю, чем понимаю.

   — И вы никогда не занимались часовым делом?

   — Откровенно говоря, нет. Вот сейчас только… немножко.

   Он заревел, собирая в опустевшие часы все свои колесики, пружины и молоточки:

   — Так какого же вы дьявола, ни черта не смысля, беретесь не за свое дело?

   Заревел и я:

   — А вы-то тоже! Какого вы дьявола взялись за литературу, ни черта в ней не смысля? Что ж, по-вашему, починять часы труднее, чем написать хорошее литературное произведение?

   Потом мы оба сразу остыли. Он засмеялся и сказал:

   — Ну, черт с вами! Если эта моя вещица не подойдет, принесу другую.

   — Ладно! — согласился я. — Если еще будут у вас часики, притащите и их. Может быть, мы оба в конце концов научимся.