не донесете,- спокойно сказал он, пяля на меня свои глуповлюбленные глаза.- Не такой вы человек, чтоб другого под монастырь подвести. Нешто такие беленькие доносят?
Этот вор был большим психологом. Я помолчала.
-Что же вам от меня нужно?
-Разик на вас глазом глянуть да презент какой исделать — больше мне ничего и не требуется. Уж такая вы барышня, что прямо на вас молиться хочется. Два ребра сломайте, ежели вру!
-Молиться, говорите, а сами для меня вещи воруете.
-Зачем специально для вас? Я койчто и для себя делаю.
Посмотрела я на его рыжую расплывшуюся физиономию, и почемуто жалко мне его стало.
-Слушайте, голубчик… Если я вас о чемто попрошу, вы сделаете?
-В один секунд! Голову себе или кому другому сверну, а добуду! Два ребра!..
-Вы меня не поняли!.. Я прошу вас о другом: бросьте это ваше… занятие!
Он призадумался, изящно почесывая оттопыренным большим пальцем рыжую голову.
-«Работу» бросить? Гнилой это план ваш, прекрасная барышня. Делу я никакому не приучен — только «работать» могу. Да кто меня и возьмет на дело? Извольте полюбоваться на личность — прямо на роже волчий паспорт нарисован, за версту от меня вором пахнет.
Ах, бедняга! В этом он был категорически прав, даже не клянясь двумя сломанными ребрами.
Представьте себе, долго я с ним беседовала, и хотя, несмотря на все доводы, не могла направить его на правильный путь, но расстались мы друзьями. Он даже дал слово не таскать мне в окно «презентов», вымолил только разрешение «чествовать меня лесными цветочками».
Я видела, что встречи со мной доставляют ему огромную радость, и думаю я, что помимо этого невинного удовольствия — никаких утех в его горемычной жизни, исключая пьянство и чужие сломанные ребра,- никаких других утех не было!
Приходил он к забору в течение лета несколько раз. Я ему связала в «презент» гарусный шарф, а он перекидывал мне через забор «лесные цветочки», но и тут раза два по своей воровской натуре сжульничал, потому что однажды презентовал мне цветущий розовый куст, выдернутый с корнем, а другой раз преподнес букет великолепных оранжерейных цветов, бешено клянясь при этом всеми сломанными ребрами мира, что сорвал в лесу. Дикий человек был (закончила Яблонька с ясной светлой улыбкой) — что с него взять!
-Где же он теперь, этот ваш рыцарь без страха, но с массой упреков?..- ревниво спросил Новакович.
-Ах, я боялась этого вопроса,- уныло, со вздохом прошептала Яблонька.- Конец этой истории такой грустный, что я хотела не наводить на вас тоски… но раз вы спрашиваете — закончу: когда я уже жила в Петербурге, мне однажды какойто оборванец принес безграмотную записку на грязном клочке бумаги. Недоумеваю, как он узнал мой адрес… В записке значилось: «Если вы точно что ангел, то не обессудьте, придите проститься. Очень меня попортили на последней работе — легкие кусками из горла идут. Повидаться бы!! Лежу в Обуховской больнице, третья палата, спросить Образцова… Ежли ж когда придете — оже помру,- извините за беспокойство».
-Что ж… пошли?- тихо спросил Меценат.
-Конечно! Как же не пойти. Труд небольшой, а ему приятно. Засиял весь, как увидел. Этакий рыжий неудачник, прости его Господи. При мне же и умер… Сдержалтаки свою любимую клятву «сломанными ребрами»: доктор говорил — три ребра сокрушили ему.
Вдруг Яблонька вздрогнула и, отдернув руку, лежавшую около Куколки, поднесла ее к лицу.
-Кто? Что это? Неужели Куколка? То, что вы поцеловали мою руку,- так и быть, прощаю вам, но что на ней ваши слезы — нехорошо. Мужчина должен быть крепче.
-Господи!- в экстазе вскричал Куколка, приподнявшись с ковра на колени и молитвенно складывая руки.- Неужели такие женщины существуют? Как же, значит, прекрасен Божий мир!!
Мгновенную легкую неловкость