произведения, Они о революции, 5 страница

    Записки дикаря
       
       Не так давно управляющий конторой той газеты, где я иногда писал фельетоны, отвел меня в сторону и сунул мне в руку целую пачку разноцветных бумажек разного фасона и формата.
       — Что это? — слегка удивился я.
       — Это вам.
       — Зачем?
       — За то, что вы у нас пишете.
       — Да что же я с этим буду делать?
       — Берите. Такой у нас порядок.
       — Какие смешные бумажки…
       Чтобы не обижать симпатичного управляющего конторой, я сделал вид, что пачка этих странных обрезков раскрашенной бумаги очень меня обрадовала, отошел в сторону и стал рассматривать бумажку за бумажкой.
       Были очень потрепанные, склеенные, но были и новенькие, от которых еще вкусно пахло типографской краской…
       Одни кусочки чрезвычайно напоминали мне ярлычки на спичечной коробке, другие — наклейку на лимонадной бутылке, третьи — наклейку на нарзанной бутылке — даже орел был нарисован, — четвертые очень походили на крап игральных карт.
       Были и просто спокойные серые бумажки…
       А одна бумажка, размером побольше других, даже понравилась мне: очень красиво на ней была изображена яркая — желтая с черным — георгиевская лента.
       — Послушайте, — робко сказал я, приблизившись к управляющему, — нельзя ли мне обменять этот ярлычок от спичечной коробки на большую штучку с желтой ленточкой.
       — Можно, — усмехнулся управляющий. — Только я у вас возьму за одну с ленточкой — 25 ярлычков.
       «Ловкий какой, — подумал я, отходя. — 25 ярлычков! Штуки три я бы еще дал, а 25… Ищи других дураков».
       Я отобрал самые красивые кусочки с картинками и ярлыки и сунул все это в карман, а узенькие маленькие ленточки были некрасивые — я их выбросил: улучил минуту, когда управляющий не смотрел на меня, и бросил в угол.
       А то заметит еще, обидится…
       
       Пришел я домой, вынул пачку подаренных мне бумажечек и положил их в ящик письменного стола — в этом ящике у меня всякий дрязг валяется: кусочки обгорелого сургуча, приглашение на свадьбу с золотым обрезом и пуговицы от давно уже погибших брюк.
       А вчера слышу, маленький сынишка соседки так раскапризничался, что сил нет — работать мешает.
       Взял я часть полученной мною пачки, пошел к нему, стал его утешать:
       — Погляди-ка, какая цаца: если не будешь плакать, я тебе подарю.
       Подошла мать, посмотрела на нас, сказала небрежно:
       — Вы ему этих засаленных бумажек не давайте — еще заразится, не дай бог… Дайте ему лучше эту, с черно-желтой ленточкой.
       — Пожалуйста. На тебе, Петя… Видишь, какая хорошая ленточка. И вот тебе еще две серенькие бумажечки с красными дядями. Видишь, какие хорошенькие мордочки в кружочке.
       Заинтересованное дитя можно купить всяким пустяком. Нужно только знать, как к ним подойти…
       
       Вчера писал для одного знакомого рекомендательное письмо…
       Он сидел тут же, ждал.
       В перо попала волосинка и повезла, замазывая все закругления букв.
       Я выругался, поискал глазами клочок бумажки, чтобы очистить перо, не нашел, выдвинул ящик стола, взял ярлычок и стал обтирать перо.
       И тут я с удивлением заметил, что на лице моего знакомого отразился ужас.
       — Что вы делаете?! — крикнул он.
       — Разве не видите? Обтираю.
       — Чем? Да ведь эта керенка!!
       — Ну? Я не знал, что оно так называется.
       — Да ведь это деньги!!!
       — Что вы говорите? — ахнул я, искренно огорченный. — Неужели на эту бумажку можно купить костюм?
       — Ну, положим, для костюма нужно таких штук пятьсот, шестьсот.
       — Вот видите! Где мне столько набрать… А башмаки можно купить?
       — Штук двести нужно.
       — То-то и оно. А у меня их и пятидесяти штук не наберется. Тут, впрочем, еще есть такие, с красными портретиками…
       — Это украинки!..
       — Что вы говорите? А эти, вот, розово-лиловенькие, пестренькие…
       — Ну-да! Крымские двадцатипятирублевки. Только это фальшивая.
       — Плохо сделана, что ли?
       — М…м…да, если хотите. Ее у вас не примут.
       — Выбросить, что ли?
       — Придержите пока. Может быть, какой-нибудь дурак и возьмет.
       — А я давеча мальчишечке дал поиграть такими вот. Одна была с ленточкой. Черная с желтым.
       — И глупо сделали. Ведь вы на эти бумажечки можете чего-нибудь купить.
       — А чего?
       — Ну, я уж не знаю. Пойдите на базаре и купите. «Врет, поди», — недоверчиво подумал я.
       Но — решил попробовать.
       
       Как смешно!
       Оказывается, действительно, за эти обрезочки кое-что дают.
       Я пошел на базар, положил на прилавок одного ларька всю пачку и спросил:
       — Что дадите за это? Оказывается, дали:
       1) Целого гуся
       2) Два десятка яиц
       3) Фунт масла
       Подумайте только: целый фунт масла!
       А и бумажек-то этих было не больше четверти фунта.
       Я схватил все завернутое мне — гуся, яйца и масло — и поспешно ушел, почти убежал, боясь, чтобы торговец не раздумал.
       Вдруг да вернет.
       Гусь оказался очень милым, сочным, да и из яиц добрая половина была свежая, съедобная.
       Эге-ге…
       Начинаю понимать смысл жизни…
       Давно собирался покушать жареного поросенка. Завтра же пойду к управляющему конторой, попрошу: не даст ли он мне еще с полфунтика бумажек.
       Узнал я также, что напрасно выбросил тогда узкие длинные ленточки: за четыре таких ленточки дают коробку спичек.
       Это говорят:
       — Купон.
       А черт же его знал!
       Купон, не купон.
       По виду некрасивый.