я.
— Ну, бог с вами… Ступайте.
VI
Провозвестники будущего искусства встали с колен, отряхнули брюки, вынули из петлиц ложки и, сунув их в карман, робко, гуськом вышли в переднюю.
В передней, натягивая пальто, испуганно шептались:
— Влетели в историю! А я сначала думал, что он такой же дурак, как и другие.
— Нет, с мозгами парень. Я было испугался, когда он на меня кричать стал. Вдруг, думаю, подносом по голове хватит!
— Слава Богу, дешево отделались.
— Это его твоя крыса разозлила. Придумал ты действительно: дохлую крысу на поднос повесил!
— Ну, ничего. Уж хоть ты на меня не кричи. Я крысу выброшу, а на пустое место стеариновый огарок на носке башмака приклею. Оно и прочнее. Пойдем, Вася, пойдем, пока не догнали.
Ушли, объятые страхом…
Русалка
— Вы кашляете? — учтиво спросил поэта Пеликанова художник Кранц.
— Да, — вздохнул бледный поэт. — И кроме того, у меня насморк.
— Где же это вы его схватили?
— На реке. Вчера всю ночь на берегу просидел. И нога, кроме того, ломит.
— Так, так, — кивнул головой третий из компании — угрюмый Дерягин.
— Рыбу ловили, с ума сошли или просто так?
— Просто так. Думал.
— Просто так? Думал? О чем же вы думали?
Пеликанов встал и закинул длинные светлые волосы за уши.
— О чем я думал? Я думал о них… о прекрасных, загадочных, которые всплывают в ночной тиши на поверхность посеребренной луной реки и плещутся там между купами задумчивой осоки, напевая свои странные, чарующие, хватающие за душу песенки и расчесывая гребнями длинные волосы, в которых запутались водоросли… Бледные, прекрасные, круглые руки поднимаются из воды и в безмолвной мольбе протягиваются к луне… Большие печальные глаза сияют между ветвей, как звезды… Жутко и сладостно увидеть их в эту пору.
— Это кто ж такие будут? — спросил Дерягин. — Русалки, что ли?
— Да… Русалки.
— И вы их надеетесь увидеть?
— О, если бы я надеялся! Я только мечтаю об этом…
— Рассчитываете дождаться?
— Полжизни я готов просидеть, чтобы…
Дерягин в бешенстве вскочил с кресла.
— Будьте вы прокляты, идиоты, с вашими дурацкими бреднями. Встречаюсь я с вами уже несколько лет, разговаривал с вами, как с порядочным, нормальным человеком, и вдруг, — нате, здравствуйте! Этот человек бродит по ночам по берегу реки! Зачем, спрашивается? Русалок ищет, изволите ли видеть! Бесстыдник.
— Вы не понимаете прекрасного! — сказал, свеся голову на грудь и покашливая, Пеликанов.
— Да ведь их нет! Понимаете, это чепуха, мечта! Их не существует.
Поэт улыбнулся:
— Для вас, может быть, нет. А для меня они существуют.
— Кранц! Кранц! Скажи ему, что он бредит, что он с ума сошел! Каких таких он русалок ищет?
Художник Кранц улыбнулся, но промолчал.
— Нет! С вами тут с ума сойдешь. Пойду я домой. Возьму ванну, поужинаю хорошенько и завалюсь спать. А ты, Кранц?
— Мне спать рано. Я поеду к одной знакомой даме, которая хорошо поет. Заставлю ее петь, а сам лягу на диван и, слушая, буду тянуть шартрез из маленькой-маленькой рюмочки. Хорошо-о-о!
— Сибарит! А вы, Пеликанов?
Пеликанов грустно усмехнулся:
— Вы, конечно, будете ругаться… Но я… пойду сейчас к реке, побродить… прислушаться