к кому?
— Нет, что вы, барин! У меня теперь очень много дела. Мне еще нужно съездить сегодня на Безбородкинский проспект, а потом в Химический переулок. Это где-то на Петергофском шоссе.
— Черт знает что! А в Химический переулок нужно не к Бройдесу ли?
— Да-с, к господину Бройдесу.
— Aга! Так этот Бройдес через час будет у меня. Оставьте ему письмо, я передам.
— Премного благодарю. А то это действительно… Отсюда часа полтора…
III
Приехал Бройдес.
— Данила, — сказал я. — Вот тебе письмо от Зверюгина.
— Ты знаешь, этот Зверюгин — он с ума сошел, — пожал плечами Бройдес. — Его вдруг обуяла самая истерическая деликатность, внимательность и аккуратность. Он буквально заваливает меня письмами. Я бы на месте его горничной давно сбежал.
— Он и тебе тоже пишет?
— А разве и тебе? Представь себе, третьего дня я получил письмо с запросом: не знаю ли я, где находится главное управление по делам местного хозяйства, — справку, которую можно навести в любой телефонной книге, у любого городового. А вчера присылает мне рубль восемьдесят копеек, с письмом, в котором сообщает, что вспомнил, как мы с ним в прошлом году ездили на скачки в Коломяги и я якобы платил за мотор три рубля шестьдесят копеек. Я уверен, что с ним делается что-то нехорошее…
— Посмотри-ка, что он тебе сегодня пишет.
Бройдес прочел:
«Дорогой Данила! У меня к тебе большая просьба: не знаешь ли ты адрес Аркадия Аверченко — никак не могу его отыскать, а очень нужно. Напиши, как поживаешь. Не стесняйся писать побольше (у тебя замечательный стиль), а горничная подождет».
Мы взглянули друг на друга.
— Тут дело нечисто. Человек пишет мне почти каждый день письма, получает на них ответы и в то же время справляется, где я живу! Данила! Этот человек или очень болен, или здесь кроется какой-нибудь ужас.
Бройдес встал.
— Ты прав. Едем сейчас же к нему. Вызови таксомотор — он живет черт знает где!
IV
Мы звонили у парадного минут десять — из квартиры Зверюгина не было никакого ответа.
Наконец, когда я энергично постучал в дверь кулаком и крикнул, что иду в полицию, дверь приотворилась и в щель просунулась растрепанная голова полураздетого Зверюгина. Он был встревожен, но, увидя нас, успокоился.
— Ах, это вы! Я думал — горничная. Тссс! Тише. Идите сюда и разденьтесь. В те комнаты нельзя.
— Почему?! — в один голос спросили мы.
— Там… дама!
Я бросил косой взгляд на Бройдеса.
— Ты понимаешь, Данила, в чем дело?
— Да уж теперь ясно как день. Только послушай, Вася… Как тебе не стыдно гонять бедную девушку по всему Петербургу от одного края до другого? Неужели ты не мог бы запирать ее на это время в кухне?!
— Да, попробуй-ка, — жалобно захныкал Василиск Зверюгин. — Это такая бешеная ревнивица, что сразу поймет, в чем дело, и разнесет кухню в куски.
— Вот… оно… что! — с расстановкой сказал Бройдес. — Бедная девушка! Вот все вы такие, мужчины, подлецы: обольстите нас, бедных женщин, совратите, опутаете сладкими цепями, а потом гоняете с Химического переулка на Троицкую, проводя это время в объятиях разлучницы. Так, что ли?
— Так, — бледной улыбкой усмехнулся Зверюгин.
Я уселся без приглашения на стул и спросил: