Больше всего меня злит то, что какой-нибудь читатель-брюзга, прочтя нижеизложенное, съедает отталкивающую гримасу на лице и скажет противным безаппеляционным тоном:
— Не может быть такого случая в жизни!
А я вам говорю, что может быть такой случай в жизни!
Читатель, конечно, способен спросить:
— А чем вы это докажете?
Чем я докажу? Чем я докажу, что такой случай возможен? О, Боже мой! Да очень просто: такой случай возможен потому, что он был в действительности.
Надеюсь, другого доказательства не потребуется?
Прямо и честно глядя в читательские глаза, я категорически утверждаю: такой случай был в действительности в августе месяце в одном из маленьких южных городков! Ну-с?
Да и что здесь такого необычного?.. Устраиваются на общедоступных гуляньях в городских садах лотереи? Устраиваются. Разыгрывается в этих лотереях в виде главной приманки живая корова? Разыгрывается. Может любой человек, купивший за четвертак билет, выиграть эту корову? Может!
Ну, вот и все. Корова — это ключ к музыкальной пьесе. Понятно, что в этом ключе и должна разыграться вся пьеса, или — ни я, ни читатель ничего не понимает в музыке.
В городском саду, раскинувшемся над широкой рекой, было устроено, по случаю престольного праздника, «большое народное гулянье с двумя оркестрами музыки, состязаниями на ловкость (бег в мешках, бег с яйцом и пр.), а также вниманию отзывчивой публики будет предложена лотерея-аллегри с множеством грандиозных призов, среди которых — живая корова, грамофон и мельхиоровый самовар».
Гулянье имело шумный успех и лотерея торговала во всю.
Писец конторы крахмальной фабрики Еня Плинтусов и мечта его полугодовой убогой жизни Настя Семерых пришли в сад в самый разгар веселья. Уже пробежало мимо них несколько городских дураков, путаясь ногами в мучных мешках, завязанных выше талии, что, в общем, должно было знаменовать собой увлечение отраслью благороднаго спорта — «бега в мешках». Уже пронеслась мимо них партия других городских дураков, с завязанными глазами, держа на вытянутой руке ложку с сырым яйцом (другая отрасль спорта: «бег с яйцом»); уже был сожжен блестящий фейерверк; уже половина лотерейных билетов была раскуплена…
И вдруг, Настя прижала локоть своего спутника к своему локтю и сказала:
— А что, Еня, не попробовать ли нам в лотерею… Вдруг, да что-нибудь выиграем!
Рыцарь Еня не прекословил.
— Настя! — сказал он. — Ваше желание — форменный закон для меня!
И ринулся к лотерейному колесу.
С видом Ротшильда бросил предпоследний полтинник, вернулся и, протягивая два билетика, свернутых в трубочку, предложил:
— Выбирайте, один из них мой, другой ваш.
Настя, после долгаго раздумья, выбрала один, развернула, пробормотала разочарованно: «Пу-стой!» и бросила его на землю, а Еня Плинтусов, наоборот, издал радостный крик: «выиграл».
И тут же шепнул, глядя на Настю влюбленными глазами:
— Если зеркало или духи — дарю их вам.
Вслед за тем он обернулся к киоску и спросил:
— Барышня! Номер 14 — что такое?
— 14? Позвольте… Это — корова! Вы корову выиграли.
И все стали поздравлять счастливого Еню, и почувствовал Еня тут, что, действительно, бывают в жизни каждаго человека моменты, которые не забываются, которые светят потом долго, долго ярким, прекрасным маяком, скрашивая темный, унылый человеческий путь.
И — такого страшное действие богатства и славы — даже Настя потускнела в глазах Ени, и пришло ему в голову, что другая девушка — не чета Насте — могла бы украсить его пышную жизнь.
— Скажите, — спросил Еня, когда буря восторгов и всеобщей зависти улеглась. — Я могу сейчас забрать свою корову?
— Пожалуйста. Может быть, продать ее хотите? Мы бы ее взяли обратно за 25 рублей.
Бешено засмеялся Еня.
— Так, так! Сами пишете, что «корова стоимостью свыше 150 рублей», а сами предлагаете 25?.. Нет-с, знаете… Позвольте мне мою корову, и больше никаких!
В одну руку он взял веревку, тянувшуюся от рогов коровы, другой рукой схватил Настю за локоть и, сияя и дрожа от восторга, сказал:
— Пойдемте, Настенька, домой, больше здесь нам нечего делать…
Общество задумчивой коровы немного шокировало Настю, и она заметила несмело:
— Неужели вы с ней будете так … таскаться?
— А почему же? животное как животное, да и не на кого ее же здесь оставить!
Еня Плинтусов даже в слабой степени не обладал чувством юмора. Поэтому он ни на одну минуту не почувствовал всей нелепости вышедшей из ворот городского сада группы — Еня, Настя, корова.
Наоборот, — широкие, заманчивые перспективы богатства рисовались ему, а образ Насти все тускнел и тускнел…
Настя, нахмурив брови, пытливо взглянула на Еню, и ея нижняя губа задрожала…
— Слушайте, Еня… Значит, вы меня домой не проводите?
— Провожу. Отчего же вас не проводить?
— А… корова?
— Чем же корова нам мешает?
— И вы воображаете, что я через весь город пойду с такой погребальной процессией? Да меня подруги засмеют, мальчики на нашей улице проходу не дадут!
— Ну, хорошо… — после некоторого раздумья сказал Еня, — сядем на извозчика. У меня еще осталось тридцать копеек.
— А … корова?
— А корову привяжем сзади.
Настя вспыхнула.
— Я совершенно не знаю, за кого вы меня принимаете? Вы бы еще предложили мне сесть верхом на вашу корову!
— Вы думаете, это очень остроумно? — надменно спросил Еня. — Вообще меня удивляет: у вашего отца четыре коровы, а вы одной даже боитесь, как черта.
— А вы не могли ее в саду оставить до завтра, что ли? Сокровище какое, подумаешь…
— Как угодно, — пожал плечами Еня, втайне чрезвычайно уязвленный. — Если вам моя корова не нравится…
— Значит, вы меня не провожаете?
— Куда-ж я корову дену? не в кармане же спрятать!…
— Ах, так? И не надо. И одна дойду. Не смейте завтра к нам приходить.
— Пожалуйста, — расшаркался обиженный Еня. — и послезавтра к вам не прийду, и вообще могу не ходить, если так…
— Благо нашли себе подходящее общество!
И, сразив Еню этим убийственным сарказмом, бедная девушка зашагала по улице низко опустив голову и чувствуя, что сердце ее разбито навсегда.
Еня несколько мгновений глядел вслед удаляющейся Насте.
Потом очнулся…
— Эй, ты, корова… Ну, пойдем, брат.
Пока Еня и корова шли по темной, прилегающей к саду улице, все было сносно, но едва они вышли на освещенную многолюдную Дворянскую, как Еня почувствовал некоторую неловкость. Прохожие оглядывали его с некоторым изумлением, а один мальчишка пришел в такой восторг, что дико взвизгнул и провозгласил на всю улицу:
— Коровичий сын свою маму спать ведет.
— Вот я тебе дам по морде, так будешь знать, — сурово сказал Еня.
— А ну, дай! Такой сдачи получишь, что кто тебя от меня отнимать будет?
Это была чистейшая бравада, но мальчишка ничем не рисковал, ибо Еня не мог выпустить из рук веревки, а корова передвигалась с крайней медленностью.
На половине Дворянской улицы Еня не мог больше выносить остолбенелаго вида прохожих. Он придумал следующее: бросил веревку и, отвесив пинка корове, придал ей этим самым поступательное движение. Корова зашагала сама по себе, а Еня, с разсеянной миной, пошел сбоку, приняв вид обыкновеннаго прохожаго, не имеющаго с коровой ничего общаго…
Когда же поступательное движение коровы ослабевало, и она мирно застывала у каких-нибудь окон, Еня снова исподтишка давал ей пинка, и корова покорно брела дальше…
Вот Енина улица. Вот и домик, в котором Еня снимал у столяра комнату… И вдруг, как молния во тьме, голову Ени осветила мысль:
— А куда я сейчас дену корову?
Сарая для нея не было. Привязать во дворе — могут украсть, тем более что калитка не запирается.
— Вот что я сделаю, — решил Еня, после долгаго и напряженнаго раздумья. — Я ее потихоньку введу в свою комнату, а завтра все это устроим. Может же она одну ночь простоять в комнате…
Потихоньку открыл дверь в сени счастливый обладатель коровы и осторожно потянул меланхолическое животное за собой:
— Эй, ты! Иди сюда, что ли… Да тише! Ч-чорт! Хозяева спят, а она копытами стучит, как лошадь.
Может быть, весь мир нашел бы этот поступок Ени удивительным, вздорным и ни на что непохожим. Весь мир, кроме самого Ени да, пожалуй, коровы: потому что Еня чувствовал, что другого выхода не представлялось, а корова была совершенно равнодушна к перемене своей судьбы и к своему новому месту жительства.
Введенная в комнату, она апатично остановилась у Ениной кровати и тотчас же стала жевать угол подушки.
— Кш!! Ишь ты, проклятая, — подушку грызет! Ты что… есть, может, хочешь? или пить?
Еня налил в тазик воды и подсунул его под самую морду коровы. Потом, крадучись, вышел во двор, обломал несколько веток с деревьев и, вернувшись, заботливо сунул их в тазик же…
— На, ты! Как тебя… Васька! Ешь! Тубо! — Корова сунула морду в тазик, лизнула языком ветку и вдруг, подняв голову, замычала довольно грустно и громко.
— Цыц ты, проклятая! — ахнул растерявшийся Еня. — Молчи, чтоб тебя… Вот анафема!…
За спиной Ени тихо скрипнула дверь. В комнату заглянул раздетый человек, закутанный в одеяло, и, увидев все происходящее в комнате, с тихим криком ужаса отступил назад.
— Это вы, Иван Назарыч? — шопотом спросил Еня. — входите, не бойтесь… У меня корова.
— Еня, с ума вы сошли, что ли? Откуда она у вас?
— Выиграл в лотерею. Ешь, Васька, ешь!… Тубо!
— Да как же можно корову в комнате держать? — недовольно заметил жилец, усаживаясь на кровать. — Узнают хозяева, из квартиры выгонят.
— Так это до завтра только. Переночует, а потом сделаем что-нибудь с ней.
— М-м-му-у! — заревела корова, будто соглашаясь с хозяином.
— А, нету на тебя угомону, проклятая!! Цыц! Дайте одеяло, Иван Назарыч, я ей голову закутаю Постой. Ну, ты! что я с ней сделаю — одеяло жует! У-у, чорт!
Еня отбросил одеяло и хватил из всей силы кулаком корову между глаз…
— М-мму-у-у!…
— Ей Богу, — сказал жилец, — сейчас явится хозяин и прогонит вас вместе с коровой.
— Так что же мне делать?! — простонал Еня, приходя в некоторое очаяние. — Ну, посоветуйте.
— Да что-ж тут советовать… А вдруг она будет кричать целую ночь. Знаете что? Зарежьте ее.
— То-есть… как это зарезать?
— Да очень просто. А завтра мясо можно продать мясникам.
Можно было сказать с уверенностью, что мыслительные способности гостя в лучшем случае стояли на одном уровне с мыслительными способностями хозяина.
Еня тупо поглядел на жильца и сказал после некотораго колебания.
— А что же мне за расчет?
— Ну, как же! В ней мяса пудов двадцать… по пяти рублей пуд продадите — и то сто рублей. Да шкура, да то, да се… А за живую вам все равно не больше дадут.
— Серьезно? А чем же я ее зарежу? Есть столовый нож и тот тупой. Ножницы еще есть — и больше ничего.
— Что-ж, если ножницы вонзить ей в глаз, чтобы дошло до мозга…
— А вдруг она … станет защищаться?
— Положим, это верно. Может, отравим ее, если…
— Ну, вы тоже скажете… Соннаго порошка ей вкатить бы, чтобы заснула, да откуда его сейчас возьмешь?..
— Му-у-у-у!… — заревела корова, поглядывая глупыми круглыми глазами на потолок.
За стеной послышалась возня. Кто-то рычал, ругался, отплевывался ото сна. Потом послышалось шарканье босых ног, дверь в Енину комнату распахнулась, и перед смятенным Еней предстал сонный растрепанный хозяин.
Он взглянул на корову, на Еню, заскрипел зубами и, не вдаваясь ни в какие разспросы, уронил сильное и краткое:
— Вон!
— Позвольте вам объяснить, Алексей Фомич…
— Вон! Чтобы духу твоего сейчас же не было. Я покажу вам, как безобразие заводить!
— То, что я вам и говорил, — сказал жилец таким тоном, будто все устроилось, как нужно; закутался в свое одеяло и пошел спать.
Была глухая, темная летняя ночь, когда Еня очутился на улице с коровой, чемоданом и одеялом с подушкой, навьюченными на корову (первая осязательная польза, приносимая Ене этим неудачным выигрышем).
— Ну, ты, проклятая, сказал Еня сонным голосом. — Иди, что ли! не стоять же тут…
Тихо побрели…
Маленькие окраинные домики кончились, раскинулась пустынная степь, ограниченная с одной стороны каким-то плетенным забором.
— Тепло, в сущности, — пробормотал Еня, чувствуя, что он падает от усталости. — Посплю здесь у изгороди, а корову к руке привяжу.
И заснул Еня — это удивительное игралище замысловатой судьбы.
— Эй, господин! — раздался над ним чей-то голос.
Было яркое, солнечное утро.
Еня открыл глаза и потянулся.
— Господин! — сказал мужиченко, пошевелив его носком сапога. — Как же это возможно, чтобы руку к дереву привязывать. Это к чему-ж такое?
Вздрогнув, как ужаленный, вскочил Еня на ноги и издал болезненный крик: другой конец привязанной к руке веревки был наглухо прикреплен к низкорослому, корявому дереву.
Суеверный человек предположил бы, что за ночь корова чудесной силой превратилась в дерево, но Еня был просто глупо-практичным юношей.
Всхлипнул и завопил:
— Украли!..
***
— Постойте, сказал участковый пристав. — Что вы мне все говорите — украли да украли, корова да корова… А какая корова?
— Как какая? Обыкновенная.
— Да какой масти-то?
— Такая, знаете, коричневая, но есть, конечно, и белые места.
— Где?
— Морда, кажется, белая. Или нет. С боку белое… На спине тоже… Хвост такой тоже … бледный. Вообще, знаете, как обыкновенно бывают коровы.
— Нет-с! — решительно сказал пристав, отодвигая бумагу. — По таким спутанным приметам я разыскивать не могу. Мало ли коров на свете!
И побрел бедный Еня на свой крахмальный завод… Все тело ломило от неудобнаго ночлега, а впереди предстоял от бухгалтера выговор, так как был уже первый час дня…
И призадумался Еня над тщетой всего земного. Вчера у Ени было все: корова, жилище и любимая девушка, а сегодня все потеряно: и корова, и жилище, и любимая девушка.
Странные шутки шутит над нами жизнь, а мы все — ея слепые, покорные рабы.
Арк. Аверченко. Корова (Из последн. рассказов) // Эхо. 1925. No 91 (1470), 12 апреля.