Русская колония в Праге и вся русская интеллигенция заграницею были глубоко поражены кончиною Аркадия Тимофеевича Аверченко, этоговечно-молодого, жизнерадостнаго, полнаго юношеской бодрости, всегда свежаго, всегда веселаго, имеющаго столько горячих поклонников, русскаго писателя.
А. Т. болел уже давно. Он умирал медленно — но безостановочно. Все посещавшие его знали, что он уже не поправится — но не всем было известно, что знал это и сам умирающий…
Трудно было верить, что этот, почти без движения лежащий полутруп еще дышал всей полнотою жизни своего яркаго, красочнаго дарования, что он продолжал творить!
Вся Прага, не только русская Прага — все сочинения Аверченко переведены на чешский язык, и среди чехов он имел не меньше горячих поклонников, как и среди русских читателей — повторяла разсказы, анекдоты нашего писателя.
Склероз сердца — страшная, смертельная болезнь — даже для сравнительно молодого, 40-летняго человека — и писатель, зная свою судьбу, не будучи в силах писать, разсказывал своим друзьям и своим посетителям безконечное количество анекдотов. Как тем для «будущих», ненаписанных разсказов…
Умиравшаго писателя часто приходили навещать в «немоцнице» (больнице) знакомые и незнакомые… В последние дни допускали немногих…
Пишущий эти строки видел А. Т. за 2 недели до смерти; это был уже полутруп. Его полное, красивое лицо обратилось в страшную маску скелета, обтянутую кожей; только глаза сверкали огнем и жизнью. Он с трудом мог поднять руку — и говорил с видимым усилием… Рука была прозрачная…
И странно: он говорил анекдты. Он смеялся! Я помню фразу Аверченко в одном из его разсказов; он назвал Ч. Диккенса, котораго обожал, «смертным с улыбкою Бога на лице»…
И сам — умирал с улыбкою…
Вот анекдот, слышанный мною из уст умирающаго:
— Слушай, Хаим, купи у меня товар…
— Хорошо… Только: 10 % наличными, а 90 % векселями! Идет?
— Идет.
— А какой товар и много?
— Не очень!
— Сколько?
— Два вагона: один вагон минутных стрелок к карманным часам, а другой — повидла…
— Ах, вот как! Так ты оставь себе стрелки, а мне продай вагон повидла!.. Я дам половину наличными, а только половину векселями — и самыми хорошими!..
— Оой, ой!.. Не могу… Только оба вагона вместе… Бери разом весь товар… Его нельзя разделить…
— Да почему разделить-то нельзя?
— Э, э… Как тут разделишь, когда стрелки перемешались с повидлом!..
Похорон писателя я не видал — ибо оставил Прагу днем раньше.
Чешская пресса очень много места уделяла нашему писателю: помещались его портреты, биографии, разборы произведений… Причем неизбежно повторялась одна и та-же фраза:
— Это был один из тех немногих русских эмигрантов, которые, живя в Чехословакии, не получали денежной помощи от чешскаго правительства.
Додо [Д. Д. Бохан]. К кончине А. Т. Аверченко // Виленское утро. 1925. № 1242, 19 марта.