жизни немного полегкомысленн?й. Живутъ же другіе люди, какъ бабочки, перепархивая съ цв?тка на цв?токъ. Самые умные, талантливые люди проводили время въ томъ, что напропалую волочились за женщинами. Любовныя исторіи Бенвенуто Челлини, фривольныя похожденія геніальнаго Байрона, автора глубокихъ, незабываемыхъ шедевровъ, которые останутся жить въ в?кахъ… Извозчикъ!!
Въ глубин? большого мрачнаго двора я отыскалъ квартиру номеръ седьмой и позвонилъ съ н?которымъ замираніемъ сердца.
Дверь открыла угрюмая горничная — замкнутое въ себ? существо.
— Что угодно?
— Голубушка… Что, натурщица, вообще… зд?сь?
— Зд?сь. Вы художникъ? Рисовать?
— Да… я, вообще, иногда занимаюсь живописью. Вы скажите тамъ… Что, вообще, молъ, все будетъ, какъ сл?дуетъ.
— Пожалуйте въ гостиную.
Черезъ минуту ко мн? вышла прекрасно-сложенная красивая молодая женщина въ голубомъ пеньюар?, который самымъ честнымъ образомъ обрисовывалъ ея формы. Она протянула мн? руку и прив?тливо сказала:
— Вы на счетъ позироваванія? Да? Художникъ?
«Пора переходить на фривольный тонъ»,— подумалъ я.
— Художникъ? Ну, что вы! Хе-хе! Откуда вы могли догадаться, что я художникъ?
Она засм?ялась.
— Вотъ теб? разъ! A зач?мъ бы вы тогда пришли, если не художникъ. Въ академіи?
— Н?тъ, не въ академіи,— вздохнулъ я.— Не попалъ.
— Значить, въ частной мастерской. У кого?
Я общительно погладилъ ея руку.
— Какая вы милая! A вотъ догадайтесь!
— Да какъ же можно догадаться… Мастерскихъ много. Вы можете быть и y Сивачева, и y Гольдбергера, и y Цыгановича. Положимъ, y Цыгановича скульптура… Ну, еще кто есть?… Перепалкинъ, Демидовскій, Стремоуховъ… У Стремоухова, да? Вижу по вашимъ глазамъ, что угадала.
— Именно, y Стремоухова,— подтвердилъ я.— Конечно, y него.
Она оживилась.
— А! У Василья Эрастыча! Ну, какъ онъ поживаетъ?
— Да ничего. Пить началъ, говорятъ.
— Началъ? Да онъ, кажется, л?тъ двадцать, какъ пьетъ.
— Ну? Эхъ, Стремоуховъ, Стремоуховъ! A я и не зналъ. Думалъ сначала: вотъ скромникъ.
— Вы ему отъ меня кланяйтесь. Я его давно не видала… Съ т?хъ поръ, какъ онъ съ меня «д?вушку со зм?ей» писалъ. Я в?дь давно позирую.
— Да вы серьезно позируете?— печально спросилъ я
— То есть, какъ серьезно? A какже можно иначе позировать?
— Я хот?лъ сказать: не устаете?
— О, н?тъ. Привычка.
— И, неужели, совс?мъ разд?ваетесь?
— Позвольте… А то какже?
— Какже? Я вотъ и говорю: не холодно?
— О, я позирую только дома, a y меня всегда 16 градусовъ. Если хотите, мы сейчасъ можемъ поработать. Вамъ лицо, бюстъ, или т?ло?
— Да, да! Конечно!! Съ удовольствіемъ. Я думаю — т?ло. Безъ сомн?нія, т?ло.
— У васъ ящикъ въ передней?
Какой… ящикъ?
— Или вы съ папкой пришли? Карандашъ?
— Ахъ, какая жалость! В?дь я забылъ папку-то. И карандашъ забылъ.
Я помедлилъ немного и сказалъ, обращая мысленно взоры къ своимъ патронамъ: Байрону и Бенвенуто Челлини:
— Ну, да это ничего,