прекрасными толстыми губами (никогда y меня не будетъ такихъ толстыхъ губъ — печально думалъ я):
— Да ужъ получили бы они отъ меня гостинецъ…
— A ты кого-нибудь убивалъ?
— Да… бывало…— з?вота и плевокъ прерывали его р?чь (прекрасная з?вота! чудесный неподражаемый плевокъ!) — въ Перекоп? четырехъ зар?залъ.
Это чудовищное преступленіе леденило мой мозгъ. Что за страшная личность! Что ему, въ сущности, стоитъ зар?зать сейчасъ и меня, безпомощнаго челов?ка.
— A знаешь, Алекс?й, — говорю я, гладя заискивающе его угловатое плечо,— я y папы для тебя сегодня выпрошу двадцать папиросокъ.
— Просить не надо,— разсудительно качаетъ головой этотъ худощавый головор?зъ.— Лучше украдь потихоньку.
— Ну, украду.
— A что, Алекс?й, если бы тебя кто-нибудь обид?лъ?.. Что бы ты…
— Да ужъ разговоръ короткій былъ бы…
— Убилъ бы? Задушилъ?
— Какъ щененка. Одной рукой.
Онъ цинично см?ется. У меня по спин? ползетъ хо лодокъ:
— A папу… Ну, если бы, скажемъ, папа отказалъ теб? отъ м?ста?
— A что-жъ твой папа? Брилліантовый, что-ли? Туда ему и дорога.
Посл? такого разговора я ц?лый день бродилъ, какъ потерянный, нося въ сердц? безм?рную жалость къ обреченному отцу. О, Боже! Этотъ большой высокій челов?къ все время ходилъ по краю пропасти, и даже не зам?чалъ всего ужаса своего положенія. О, если бы суровый Алекс?й смягчился…
Поваръ Никодимовъ, изгрызанный жизнью старичекъ, былъ челов?къ другого склада: онъ былъ скептикъ и пессимистъ.
— Къ чему все это?— говаривалъ онъ, сидя на скамеечк? y воротъ.
— Что такое?— спрашивалъ собес?дникъ.
— Да это… все.
— Что все?
— Вотъ это: деревья, дома, собаки, пароходы? Собес?дникъ бывалъ озадаченъ.
— А… какъ же?
— Да никакъ. Очень просто.
— Однако же…
— Чего тамъ «однако же!». Глупо. Я, наприм?ръ, Никодимовъ. Да, можетъ быть, я желаю быть Альфредомъ? ! Что вы на это скажете?
— Не им?ете права.
— Да? Мерси васъ за вашу глупость. A они, значитъ, им?ютъ право свое это ресторанное заведеніе называть «Венеціанскій карнавалъ»? Почему? Что такое? Гд? карнавалъ? Почему венеціанскій? Безсмысленно. A почему, наприм?ръ, я въ желе не могу соли насыпать? Что? Невкусно? A почему въ супъ — вкусно. Все это не то, не то, и не то.
Въ глазахъ его читалась скорбь.
Однажды мать подарила ему почти новые отцовскіе башмаки. Онъ взялъ ихъ съ благодарностью. Но, придя въ свою комнату, поставилъ подарокъ на столъ и за стоналъ:
— Все это не то, не то, и не то!
Пахло отъ него жаренымъ лукомъ. Если Алекс?я я любилъ и гордился имъ, если къ Никодимову былъ равнодушенъ, то поваренка Мотьку ненавид?лъ вс?мъ сердцемъ. Этотъ мальчишка оказывался всегда впереди меня, всегда на первомъ м?ст?.
— A что, Мотька,— самодовольно сказалъ я однажды,— мн? мама сегодня дала рюмку водки на зубъ подержать — y меня зубъ бол?лъ. Прямо огонь!
— Подумаешь — счастье! Я иногда такъ нар?жусь водкой, какъ свинья. Пьешь, пьешь, чуть не лопнешь. Да, и, вообще, я веду нетрезвый образъ