темной столовой наша семья до?дала запасы консервовъ и паштетовъ, какіе-то мрачные, злов?щіе выползшіе изъ нев?домыхъ трущобъ родственники съ карканьемъ пили изъ стакановъ вино — остатки погреба «Венеціанскаго карнавала»,— a въ кухн? поваръ Никадимовъ сид?лъ на табуретк? съ грязнымъ узелкомъ въ рукахъ и шепталъ саркастически:
— Все это не то, не то и не то!..
Посуда была свалена въ кучу въ темномъ углу, a Мотька сид?лъ верхомъ на ведр? и чистилъ картофель — больше для собственной практики и самоуслажденія, ч?мъ по необходимости.
Я бродилъ среди этого разгрома, закаляя свое н?жное д?тское сердце, и мн? было жалко всего — Никодимова, скатертей, кастрюль, драпировокъ, Алекс?я и выв?ски, потускн?вшей и осунувшейся.
Отецъ позвалъ меня.
— Сходи, купи бумаги и большихъ конвертовъ. Мн? нужно кое-кому написать.
Я од?лся и поб?жалъ. Вернулся только черезъ полчаса.
— Почему такъ долго?— спросилъ отецъ.
— Да тутъ нигд? н?тъ! Вс? улицы об?галъ… Пришлось идти на Большую Морскую. Прямо ужасъ.
— Ага… — задумчиво прошепталъ отецъ. — Такой большой раіонъ и ни одного писчебумажнаго магазина. А… гм… Не идея-ли это? Попробую-ка я открыть тутъ писчебумажный магазинъ!..
— A что, — говорилъ я Мотьк? вечеромъ того-же дня.— A отецъ открываетъ конверточный магазинъ.
— Большая штука! — вздернулъ плечами этотъ ана?емскій поваренокъ.— A моя матка отдаетъ меня къ сапожнику. Сапожникъ, братъ, какъ треснетъ колодкой по головешкъ — такъ и растянешься. Какой челов?къ слабый — то и сдохнетъ. Это теб? не конверты!
И въ сотый разъ увид?лъ я, что ни мн?, ни отцу не угнаться за этимъ практичнымъ ребенкомъ, который такъ ум?ло и ловко устраивалъ свои делишки.