безсмысленны, обратно-пропорціональны здравому смыслу. Ч?мъ безсмысленн?е — т?мъ большій усп?хъ. Погляди: ему нужно закурить папиросу… Онъ беретъ палочку, третъ ее о лысину — палочка зажигается. Онъ закуриваетъ папиросу, a горящую палочку прячетъ въ карманъ. Теперь ему нужно погасить папиросу. Какъ онъ это д?лаетъ? Беретъ сифонъ содовой воды и пускаетъ струю на тл?ющую папиросу. Кто въ д?йствительной жизни зажигаетъ спички о голову и гаситъ папиросу съ помощью сифона? Онъ хочетъ разстегнуть пальто… Какъ онъ это д?лаетъ? Какъ другіе люди? Н?тъ! Онъ вынимаетъ изъ кармана громадныя ножницы и отстригаетъ ими пуговицы. См?шно? Ты см?ешься? А знаешь, почему люди см?ются, глаз?я на это? Психологія ихъ такова: о, Боже, какъ глупъ этотъ челов?къ, какъ онъ неуклюжъ!.. А вотъ я не такой, я умн?е. Я зажгу спичку о спичечную коробку и разстегну пальто обычнымъ способомъ. Тутъ просто звучитъ замаскированная молитва фарисея; благодарю тебя, Господи, что я не похожъ на него.
— Богъ знаетъ, что ты такое говоришь…
— Да ужъ в?рно, братъ, в?рно. Жаль, что надъ этимъ никто не задумывается… Ну, вотъ посмотри: его партнеръ хочетъ его брить… Взялъ ведро съ мыльной водой, привязалъ его салфеткой за горло къ стулу, a потомъ нахлобучилъ ему ведро съ мыломъ на голову и, бьетъ, торжествуя поб?ду, по его животу кулаками и ногами. См?шно? Публика см?ется… А что если бы привести сюда старушку-мать этого рыжаго съ ведромъ на голов?; она, в?роятно, и не знаетъ, ч?мъ занимается ея сынъ, ея дитя, котораго она укачивала на кол?няхъ, тихо ц?луя розовыя пухлыя губки, гладя шелковистые волосики, прижимая младенческій теплый животикъ къ своей многолюбящей материнской груди… А теперь по этому животику какой-то зеленощекій парень молотитъ своими ножищами, a съ пухлыхъ губокъ, измазанныхъ краской, стекаетъ мыльная п?на, a шелковистыхъ волосиковъ н?тъ — вм?сто нихъ ужасные красные волосища… Каково это матери? Заплачетъ она и скажетъ: Павликъ мой, Павликъ… На то ли я тебя ростила, холила. Дитя мое! Да что же это ты съ собою сотворилъ такое?!…
— Во первыхъ, — категорически заявилъ я, — ничто не пом?шаетъ этому рыжему, если онъ, д?йствительно, встр?тить свою мать — заняться какой-нибудь другой бол?е полезной д?ятельностью, a во вторыхъ — ты, кажется, выпилъ вина больше, ч?мъ нужно.
Пріятель пожалъ плечами.
— Во первыхъ, этотъ парень уже нич?мъ другимъ заняться не можетъ, a во вторыхъ, я выпилъ вина не больше, a меньше, ч?мъ нужно, — въ подтвержденіе чего могу теб? связно и толково разсказать одну д?йствительную исторію, которая подтвердитъ мое я во первыхъ.
— Пожалуй, — согласился я, — подавай свою исторію.
— Эта исторія, — сказалъ онъ торжественно, — подтверждаетъ, что челов?къ, который привыкъ стоять на голов?, не можетъ уже стоять на ногахъ, и челов?къ, который избралъ себ? профессію лягушки — не можетъ быть нич?мъ другимъ, кром? лягушки — ни директоромъ банка, ни мануфактурнымъ приказчикомъ, ни городскимъ д?ятелемъ по выборамъ… Лягушка — останется лягушкой. Ну, вотъ:
Исторія итальянскаго слуги Джустино.
Какъ теб? изв?стно, а, можетъ быть, какъ теб? не изв?стно,