что вы этого не сд?лаете.
— В?ра Петровна… Ровно въ 12 часовъ ночи однимъ глупцомъ съ пробитымъ пулей вискомъ станетъ на нашей нел?пой планет? меньше.
— Вы это р?шили категорически?
— Да!
— И ничто не изм?нитъ вашего р?шенія?
— Да!
— Печально. Въ такомъ случа?, прощайте. Все-таки — желаю вамъ одуматься.
— Н?тъ! Одуматься? Ха-ха! Что Мушуаровъ р?шилъ — это свято! Завтра меня не будетъ въ живыхъ.
Онъ молчитъ, судорожно дыша. Посл? н?которой паузы говорить тихо, разд?ляя слоги:
— Прощайте. Не поминайте лихомъ…
Склонивъ голову, ждетъ отв?та.
— Алло! Я говорю — про-щай-те… Не поминайте лих… В?ра Петровна! Вы у телефона? Алло! Барышня! Почему вы разъединили? Что? Тамъ трубку уже пов?сили? Не можетъ быть!! Дайте туда звонокъ. Алло.
— В?ра Петровна?..
— Да, это я, Мушуаровъ? Что вы еще хот?ли сказать?..
— Насъ разъединили.
— Н?тъ, это я сама пов?сила трубку. Вы что же, еще что-нибудь хотите сказать?
— Да. У меня одна къ вамъ просьба…
— Пожалуйста. Если смогу…
— Одна къ вамъ просьба: не приходите ко мн? на панихиду и не провожайте на кладбище… Это такая пошлятина — эти вс? разговоры, пересуды… Об?щаете?
— Об?щаю.
— Ну… пр… прощайте. Благослови васъ Господь.
— Мерси. Вс?хъ благъ.
Слышенъ стукъ пов?шенной трубки. Мушуаровъ долго сидитъ, ошеломленный. Проводитъ рукой по лбу.
— Вотъ дрянь-то! Кто-бы могъ ожидать? Шелъ почти нав?рное и — на теб?! Ну, и чортъ съ ней. Однако, это плохо, что такъ вышло. Завтра см?яться еще будетъ, другимъ разскажетъ… Гмъ!..
Долго ходитъ по своему кабинету Мушуаровъ, потирая лобъ и бормоча невнятныя слова…
Наконецъ, р?шительно подходить къ столу, придвигаетъ листъ толстой почтовой бумаги. Пишетъ:
«В?ра Петровна. Какъ странно: былъ я боленъ и вдругъ сразу будто выздоров?лъ, будто прозр?лъ… Я васъ любилъ… Боже ты мой, какъ я васъ любилъ! Жизнь безъ васъ казалась мн? пучиной мрака… Вы мн? казались идеальной женщиной, св?тлымъ лучомъ, ангеломъ доброты и ласки… И, не получивъ вашей любви, я р?шилъ умереть. Мое р?шеніе было безповоротно, и о немъ я сказалъ вамъ, думая, что такъ для насъ обоихъ будетъ легче. Я сказалъ вамъ… И на что же я наткнулся — я, уже приговорившій себя къ смерти?!! На изд?вательство, см?хъ, холодное, ледяное равнодушіе влюбленной въ себя эгоистки… И подумалъ я: изъ-за такой женщины — умирать? Изъ за такого черстваго сухаря, не способнаго на высокій подъемъ души — лишать себя жизни? Н?тъ! Она не достойна этого! И я р?шилъ жить, убивъ свою любовь и взрастивъ на ея м?ст? холодное полупрезрительное равнодушіе… Н?тъ! Не ради васъ Мушуаровъ разстанется со своей безумной жизнью. Вотъ о чемъ я нынче продумалъ всю ночь, и о чемъ сейчасъ, измученный этой безсонной ночью — пишу. Прощайте. Когда-то вашъ — Спиридонъ Мушуаровъ.»
Въ передней раздался звонокъ.
— Пришла? — подумалъ Мушуаровъ, заклеивая письмо. — То-то же. Все-таки, какъ-никакъ, a процентовъ шестьдесятъ на этомъ д?л? очищается…
ИСПОВ?ДЬ, КОТОРАЯ ОБЛЕГЧАЕТЪ.