забьется тогда сердце Доди, будто впервые шагнувшаго въ заманчивую остро-любопытную область жизни взрослыхъ людей: «Дмитрій Михайловичъ!..» О, тогда и онъ докажетъ же ей, что онъ взрослый челов?къ: онъ женится на ней.
— Дмитрій Михайловичъ, зач?мъ вы ц?луете мою руку! Это нехорошо.
— О, не отталкивайте меня, Евгенія (это вм?сто Женички-то!) Петровна.
Однако все это въ будущемъ. А пока Дод? — шестой годъ, и никто, кром? матери и отца, не знаетъ какъ его зовутъ на самомъ д?л?: Даніилъ ли, Дмитрій ли, или просто Василій (бываютъ и такія уменьшительныя у н?жныхъ родителей).
* * *
Характеръ Доди едва-едва начинаетъ нам?чаться. Но грани этого характера выступаютъ довольно р?зко: онъ любитъ все пріятное и съ гадливостью, омерзеніемъ относится ко всему непріятному: въ восторг? отъ всего сладкаго; ненавидитъ горькое, любитъ всякій шумъ, ч?мъ бы и к?мъ бы онъ ни былъ произведенъ; боится тишины, инстинктивно, в?роятно, чувствуя въ ней начало смерти… Съ восторгомъ измазывается грязью и пылью съ головы до ногъ; съ ужасомъ приступаетъ къ умыванію; очень возмущается, когда его наказываютъ; но и противоположное ощущеніе — ласки близкихъ ему людей — вызываютъ въ немъ отвращеніе.
Однажды въ гостяхъ у Додиныхъ родителей сид?ли двое: красивая молодая дама Нина Борисовна и молодой челов?къ Серг?й Митрофановичъ, не спускавшій съ дамы застывшаго въ полномъ восторг? взора. И было такъ: молодой челов?къ, установивъ прочно и надолго свои глаза на лиц? дамы, машинально взялъ земляничную «соломку» и сталъ разс?янно откусывать кусокъ за кускомъ, a дама, зам?тивъ верт?вшагося тутъ же Додю, схватила его въ объятія и, тиская мальчишку, осыпала его ц?лымъ градомъ бурныхъ поц?луевъ.
Додя отбивался отъ этихъ ласкъ съ энергіей утопающаго матроса, борящагося съ волнами, извивался въ н?жныхъ теплыхъ рукахъ, толкалъ даму въ высокую пышную грудь и кричалъ съ интонаціями дор?зываемаго челов?ка:
— Пусс… ти, дура! Ос… ставь, дура!
Ему страшно хот?лось освободиться отъ «дуры» и направить все свое завистливое вниманіе на то, какъ разс?янный молодой челов?къ поглощаетъ земляничную соломку. И Дод? страшно захот?лось быть на м?ст? этого молодого челов?ка a молодому челов?ку еще больше хот?лось быть на м?ст? Доди. И одинъ, отбиваясь отъ н?жныхъ объятій, a другой, печально похрустывая земляничной соломкой, — съ б?шеной завистью поглядывали другъ на друга.
Такъ — сл?по и нел?по распред?ляетъ природа дары свои.
Однако справедливость требуетъ отм?тить, что молодой челов?къ, въ конц? концовъ, добился отъ Нины Борисовны такихъ же ласкъ, который получилъ и Додя. Только молодой челов?къ велъ себя совершенно иначе: не отбивался, не кричалъ: «оставь, дура», a тихо, безропотно, съ отт?нкомъ даже одобренія, покорился своей в?ков?чной мужской участи…
Кром? перечисленныхъ Додиныхъ чертъ, въ характер? его есть еще одна черта: онъ — страшный пріобр?татель. Черта эта тайная, онъ не высказываетъ ее. Но увид?въ, наприм?ръ, какой-нибудь красивый домъ, шепчетъ себ? подъ носъ: «хочу, чтобы домъ былъ мой». Лошадь ли онъ увидитъ, первый ли сн?жокъ, выпавшій на двор?, или приглянувшагося ему