бродя вокругъ стола. — Что это тамъ у нихъ за блины такіе?..»
Собираются гости… Сегодня Додя первый разъ посаженъ за столъ вм?ст? съ большими, и поэтому у него широкое поле для на блюденій. Сбиваетъ его съ толку поведеніе гостей:
— Анна Петровна — семги! — настойчиво говоритъ мама.
— Ахъ, что вы, душечка, — ахаетъ Анна Петровна. — Это много! Половину этого куска. Ахъ, н?тъ я не съ?мъ,
— «Дура», — р?шаетъ Додя.
— Спиридонъ Иванычъ! Рюмочку наливки. Сладенькой, а?
— Н?тъ, ужъ я лучше горькой рюмочку выпью.
— «Дуракъ!» — удивляется про себя Додя.
— Семенъ Афанасьичъ! Вы право, ничего не кушаете!..
— «Врешь», — усм?хается Додя. — «Онъ ?лъ больше вс?хъ. Я вид?лъ».
— Сардинки? Спасибо, Спиридонъ Иванычъ. Я ихъ не ?мъ.
— «Сумасшедшая какая-то, — вздыхаетъ Додя. — Хочу, чтобъ сардинки были мои»…
Марина Кондратьевна, та самая, у которой камни въ печени, беретъ на кончикъ ножа микроскопическій кусочекъ икры.
— «Ишь ты, — думаетъ Додя. — Нав?рное, боится побольше-то взять: мама такъ по рукамъ и хлопнетъ за это. Или просто задается, что камни въ печени. Рохля».
Подаютъ знаменитые долгожданные блины. Вс? со зв?рскимъ выраженіемъ лица набрасываются на нихъ. Набрасывается и Додя. Но тотчасъ же опускаетъ голову въ тарелку и, купая локонъ темныхъ волосъ въ жидкомъ масл?, горько плачетъ.
— Додикъ, милый, что ты? Кто тебя обид?лъ?!.
— Бли… ны…
— Ну? Что блины? Ч?мъ они теб? не нравятся?
— Такіе… круглые…
— Господи… Такъ что жъ изъ этого? Обр?жу теб? ихъ по краямъ, — будутъ четырехугольные…
— И со сметаной…
— Такъ можно безъ сметаны, чудачина ты!
— Такъ они т?стяные!
— А ты какіе бы хот?лъ? Бумажные, что ли?
— И… не сладкіе.
— Хочешь, я теб? сахаромъ посыплю?
Тихій плачъ переходить въ рыданіе. Какъ они не хотятъ понять, эти большіе тупоголовые дураки, что Дод? блины просто не нравятся, что Додя разочаровался въ блинахъ, какъ разочаровывается взрослый челов?къ въ жизни! И никакимъ сахаромъ его не успокоить.
Плачетъ Додя.
Боже! Какъ это все красиво, чудесно началось — все, начиная отъ опары и вкуснаго блиннаго чада — и какъ все это пошло, обыденно кончилось: Додю выслали изъ-за стола.
* * *
Гости разошлись.
Измученный слезами, Додя прикурнулъ на маленькомъ диванчик?. Отыскавъ его, мать беретъ на руки отяжел?вшее отъ дремоты т?льце и ласково шепчетъ:
— Ну, ты… блино?дъ африканскій… Наплакался?
И тутъ же, обращаясь къ отцу, перебрасываетъ свои мысли въ другую плоскость:
— А знаешь, говорятъ, Антоновски получалъ отъ Мразича оскорбленіе д?йствіемъ.
И, подымая отяжел?вшія в?ки, съ усиліемъ, шепчетъ обуреваемый пріобр?тательскимъ инстинктомъ Додя:
— Хочу, чтобы мн? было оскорбленіе д?йствіемъ.
Тихо мерцаетъ въ д?тской красная лампадка. И еще слегка пахнетъ всепроникающимъ блиннымъ чадомъ…
СТРАШНЫЙ МАЛЬЧИКЪ.
Обращая взоръ свой къ тихимъ розовымъ долинамъ моего д?тства,